ТРЕНИРОВКА

ТРЕНИРОВКА

Под ногами лежит свободное пространство. Всего несколько десятков метров. Если считать до поверхности земли. А если дальше, то километры, мегаметры, гигаметры, уходящие в бесконечность. Действительно ли в бесконечность? Это можно проверить, лишь разжав пальцы. А пока я этого не сделал, ноги упираются в неширокий карниз, от которого до земли все те же несколько десятков метров. Не более.
За спиной – раскрытое окно. Между миром, который я оставляю, и миром, куда я иду, лежит вот это прямоугольное отверстие, за нижний выступ рамы которого я держусь пальцами вывернутых назад рук. Вход и выход одновременно. Вход в неизвестный мир и выход из известного. И наоборот, если вернусь в комнату.
Пальцы ноют, они устали. Им бы разжаться и никогда больше не испытывать боли. Но, посылая в мозг сигналы от нервных окончаний, они зовут меня обратно. Они хотят туда, где их снова будут случайно резать, вывихивать, прибивать молотками, ошпаривать кипятком. Где они будут мерзнуть зимой и страдать от заусениц. Зачем им это надо, я не пойму. Плоть глупа, а я всегда терялся перед глупостью.
Ночь прозрачна как слеза, но ее неровное дыхание периодически холодит меня порывами ветра. Как это красиво, как это мистически красиво – слететь на его крыльях с восьмого этажа под взглядом самодовольно надувшей щеки Луны. Некоторые мои знакомые обязательно решат, что это она виновата в моем отчаянии, перехлестнувшем через край. Через край окна. Еще немного и я окажусь на ней. Впрочем, в этом я не уверен. Но если все случится так, как я предполагаю, она будет первой, кому я нанесу визит.
Становится зябко. В моей квартире всю жизнь были неимоверные сквозняки. Даже при закрытых дверях и окнах. А иной раз случалось, что при ветреной погоде сквозняк с такой силой и злостью захлопывал форточку, что я удивлялся, как при этом умудряется уцелеть стекло. Видимо, в этом плане моя квартира расположена очень неудачно – в точке наибольшей циркуляции воздуха. Впрочем, сквозняки не самое большое горе и не последняя капля моего терпения. Просто они мне надоели и я их ненавижу. Хотя, к слову, я никогда ничего не делал, чтобы избавиться от них. Так что вроде бы нечего роптать, но уж слишком сильно дует.
Пальцы уже болят. Немудрено, потому что я давно буквально вишу на них, наклонившись вперед. В этом нет ничего страшного, скоро никакой боли не будет вообще. Однако плохо, что пальцы не только болят, но и занемели. А я должен сам разжать их, усилием воли, отдавая себе в этом полный отсчет. Только тогда полет станет осознанным актом освобождения и самопознания. Если пальцы разожмутся непроизвольно или от усталости, то можно считать мой проект несчастным случаем. Боюсь, тогда на моих бесплотных ногах повиснет неподъемный груз человеческого греха и я не долечу до бесконечности. Может быть, насчет греха я ошибаюсь.
Мир, который я собираюсь покинуть, стоит того, чтобы им пренебречь ради торжества освобожденного духа. Этот мир переполнен несовершенством, бессилием, страхом, грязью и болью. Он ничтожен по сравнению с галактиками, этими кудрями Абсолюта. Я скоро буду или с любовью их перебирать или в них купаться. Но, как ни смешно, чем больше я медлю, тем меньше мне хочется разжать пальцы. Я почти физически ощущаю, как чаша весов, на которой лежит груда аргументов за земную жизнь, постепенно начинает перевешивать другую, где аргументов "против" не меньше.
Мне как-то разом становится страшно. Я представляю свое молодое и здоровое тело на асфальте – изломанным, окровавленным, бездыханным. Я понимаю, что начатые дела никогда уже не смогу завершить и ничего нового не придумаю и не создам. Я представляю, как ужаснутся знакомые, друзья, родственники, как заскорбит мать. Я понимаю, что лишусь таких удовольствий как вкусная еда, хороший секс, чтение детективов, футбольные трансляции и компьютерные игры. А другие прелести жизни, на которые никогда прежде не обращал внимания, вдруг приобретают свою первоначальную суть: дышать, видеть, ощущать, любить, – все это становится важным само по себе. И мой страх перерастает в ужас.
Да, вещный мир имеет надо мной большую власть и он победил. В этот раз. Но я не сломлен. Просто буду считать эти двадцать минут тренировкой перед выходом в космос. А в следующий раз я разожму пальцы. Или сделаю шаг. Хотя сейчас я совсем не уверен, что следующий раз когда-нибудь наступит. Но так не хочется признаваться в очевидном – я хочу жить именно здесь, жить бессильным и несовершенным среди грязи и боли. Хочу всем нутром.
Но тем же нутром я только что хотел уйти. Какое нутро истинное? А если истинны оба, то какое глубже, главнее? В этом предстоит разобраться. Но потом, когда тренировка закончится, а сейчас нужно сосредоточиться на том, как перебраться назад через подоконник, не сорвавшись вниз. Ведь уже занемели даже плечи.
С большим усилием возвращаю себе вертикальное положение, немного откидываюсь назад и некоторое время блаженно отдыхаю. Затем очень осторожно перехватываю руки и разворачиваюсь лицом к окну. Дверь в прихожую открыта и я слышу, как в замочную скважину проникает ключ. Это Алена, моя девушка. Еще двадцать минут назад и все время до этого она мне лишь нравилась и была удобна, а теперь я ее люблю, остро и нежно. Сейчас я обрел ее заново. После того, как чуть не потерял навсегда. Замечательная награда за риск на пути в незнаемое.
Ключ поворачивается, замок клацает. Еще мгновение и дверь впустит мою желанную. Надо поспешить, чтобы встретить ее в комнате и избежать расспросов о странных прогулках за окном. Ставлю одну ногу на подоконник, преодолевая упругий порыв ветра, и вдруг понимаю, что если дверь распахнется именно сейчас, то ветром захлопнет окно, открытое внутрь, и оно выщелкнет меня прочь, как катапульта.
– Не открывай двери! – истошно кричит из меня кто-то совершенно незнакомый.
В моей квартире всю жизнь были безумные сквозняки. Если бы не они, я бы успел. Но внутренняя оконная рама захлопывается с резкостью мышеловки. Мне кажется, что она расплющила мне кончики пальцев. Впрочем, эта боль уже не имеет никакого значения, потому что они сорвались.
– Я не хочу! А-а-а!